«Шумели и поскрипывали сосны, беспокойное, тревожное небо неслось куда-то к лесу, к ребристому стальному озеру с камышами и ирисами, на берегу которого замшелой глыбой поднимался средневековый замок, где у мощной пористой стены стоял высокий латник Тристрам, держа закованной в доспех рукой лилию на длинном стебле, и к нему медленно, тревожа цветы земляники маленькими босыми ступнями и шлейфом полотняной камизы, подходила юная Брангвейна. И вдруг с шумом, задевая ветви крупными, впрозелень крыльями, размашисто снялся с суковатого дуба Сирин, мелькнув своим нежным лицом и розоватыми девичьими грудями»… Так говорит о знакомстве с творчеством Бердслея писатель Александр Басманов. Книга называлась «Смерть Артура», и была проиллюстрирована англичанином Обри Бердслеем, который прожил с 1872 до 1898 года, то есть всего двадцать пять лет.
Бердслей более труден для описания, чем кто-либо другой: надо публично говорить на запретные темы. Бердслеевы творения — самые индивидуальные в рисунке, а бердслеев воздух, этот мир подозрений, соблазнов и раскаяний, — один из наиболее загадочных в сфере художества. Тут следует думать о добре и зле, грехах и благочестии, но это трудно, потому что они мешаются: благочестие с соблазнами, грех с раскаянием. А кроме того, его, Бердслея, не с кем сравнить как мастера, и неизвестен творец более одинокий, чем он, который, как замечено ещё современниками, не принадлежал ни к какой школе и теории, хотя суммировал все восхитительные порывы, все, что есть эстетически лучшего, — греческие вазы, китайский фарфор, фризы Возрождения, старинную французскую и английскую мебель, редкие эмали, средневековые миниатюры, помпейские фрески, а также, по его собственному признанию, таких мастеров, как Мантенья, Рафаэль, Дюрер, Клод Лоррен, Ватто и Хогарт. Но, будучи их поклонником, Бердслей тем не менее черпал интонации исключительно из века, в котором жил, из эпохи, на которую оказал сильнейшее влияние — модерн.
Бердслей и Мане — вот два имени и два самых крупных скандала в искусстве 19 века. «Олимпия», вызвавшая в публике тошнотворный ужас, олицетворение срамоты и отвратных секретов общества, и большая часть бердслеевых листов, в которых приоткрылась изнанка человеческой души, «нечто среднее между публичным и сумашедшим домом», умопомрачение, чистой совершенной линией очерчивающее нечистое. Мане сегодня оправдан, Бердслей до сих пор почти запретен, может потому, что, пытаясь обнажить до последних пределов и показать нам душу, он никогда не льстил душе? Обри целиком растворялся в своих фантастических рисунках. Что это было для него? Работа? Страсть? Развлечение? Давайте проведем субботний вечер в его компании и подумаем об этом вместе.
При подготовке анонса использовалась книга Александра Басманова «Обри Бердслей».
Также смотрите статью о Бердслее здесь.
